— Извозчик! Спишь, чёрт! В Салон де варьете!

— В Солёный вертеп? Тридцать копеек!

Подъезд и одинокий городовой, торчащий у подъезда, освещены фонарями. Рубль двадцать за вход и двадцать копеек за хранение платья (последнее, впрочем, не обязательно). Вы заносите ногу на первую ступень, и вас обдаёт уже сильнейшими запахами грошового будуара и предбанника. (Слегка подпившие посетители... A propos: ¹ не ходите в Salon, если вы не того... Быть немножко «подшофе» — более чем обязательно. Это принцип. Если входящий посетитель улыбается и мигает маслянистыми глазками, то это хороший признак: он не умрёт от тоски и даже вкусит некоторое блаженство. Горе же ему, если он трезв! Ему не понравится Salon des varietes, и он, пришедши домой, высечет своих детей, чтобы они, выросши, не ходили в Salon... Слегка подпившие посетители ковыляют вверх по лестнице, вручают привратнику свои билеты, входят в комнату, увешанную изображениями великих, потягиваются и храбро устремляются в круговорот. По всем комнатам снуют взад и вперёд, из двери в дверь, жаждущие сильных впечатлений,— снуют, мнутся, слоняются из угла в угол, как будто бы чего-то ищут... Что за смесь племён, лиц, красок и запахов! Дамы красные, синие, зелёные, чёрные, разноцветные, пёстрые, точно трёхкопеечные лубочные картинки...

Этих дам мы видели здесь и в прошлом году, и в позапрошлом. Вы увидите их здесь и в будущем году. Декольте ни одной: и платья нет, и... груди нет. А какие чудные имена: Бланш, Мими, Фанни, Эмма, Изабелла и... ни одной Матрёны, Мавры, Палагеи! Пыль ужаснейшая! Частицы румян и пудры, пары алкоголя взвешены в воздухе... Тяжело дышать, и хочется чихнуть...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Как вы невежливы, мужчина!

— Я-с? А... гм... так-с! Позвольте вам выразиться прозой, что мы очень хорошо понимаем ваши женственные идеи! Позвольте вам предложить ручку-с!

— Это с какой стати? Вы сперва познакомьтесь... Угостите сперва чем-нибудь!!

Подлетает офицер, берёт даму за плечи и поворачивает её спиной к молодому человеку... Последнему это не нравится... Немножко подумав, он вламывается в амбицию, берёт даму за плечи и поворачивает её в свою сторону...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сквозь толпу пробирается громаднейший немец с тупой, пьяной физией и во всеуслышание страдает отрыжкой; за ним семенит маленький рябой человечек и пожимает его руку...

— Э... эк! Гек!

— Покорнейше благодарю за благородную отрыжку! — говорит человечек.

— Ничаво... Э...эк!

Возле входа в зал толпа... В толпе два молодых купчика усердно жестикулируют руками и ненавидят друг друга. Один красен как рак, другой бледен. Оба, разумеется, пьяны как стельки.

— А ежели в морррду?

— Асёл!!

— А ежели... Ты сам асёл! Филантроп!!

— Сволочь! Чего руками махаешь? Вдарь! Да ты вдарь!

— Господа! — слышится из толпы женский голос.— Можно ли так браниться при дамах?

— И дам к свиньям! Чёрта лысого мне в твоих дамах! Тыщу таких кормлю! Ты, Катька, не того.... из мешайся! Зачем он меня обидел? Ведь я его не трогал!

К бледному купчику подлетает франт с огромнейшим галстухом и хватает его за руку.

— Митя! Тятенька здесь!

— Ннно?..

— Ей-богу! С Сонькой за столом сидит! Чуть было ему на глаза не попался! Старый чёрт... Уходить надо! Скорей!!.

Митя пускает последний пронзительный взгляд на врага, грозит ему кулаком и стушёвывается...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Цвиринтелкин! Ступай туда! Там тебя Раиса ищет!

— Чёрт с ней! Не желаю! Она на щеколду похожа... Я себе другую мадаму выбрал... Луизу!

— Что ты? Эту пушку?

— В том-то и вся, брат, суть, что пушка... По крайности, баба! Нe обхватишь!

Фрейлейн Луиза сидит за столом. Она высока, толста, потна и неповоротлива, как улитка... Перед ней на столе бутылка пива и шапка Цвиринтелкина... Контуры корсета грубо вырисовываются на её большущей спине. Как хорошо она делает, что прячет свои ноги и руки! Руки её велики, красны и мозолисты. Ещё в прошлом году она жила в Пруссии, где мыла полы, варила герру пастору Biersoupe ² и нянчила маленьких Шмидтов, Миллеров и Шульцев... Но судьбе угодно было нарушить её покой: она полюбила Фрица, Фриц полюбил её... Но Фриц не может жениться на бедной; он назовёт себя дураком, если женится на бедной! Луиза поклялась Фрицу в вечной любви и поехала из милого фатерланда ³ в русские холодные степи заработать приданое... И теперь она каждый вечер ходит в Salon. Днём она делает коробочки и вяжет скатерть. Когда соберётся известная сумма, она уедет в Пруссию и выйдет за Фрица...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Si vous n'avez rien a me dire, ⁴ — несётся из залы...

В зале гвалт... Аплодируют всякому, кто бы ни появился на сцене... Канканчик бедненький, плохонький, но в первых рядах слюнотечение от удовольствия... Взгляните на публику в то время, когда голосят: «Долой мужчин!» Дайте в это время публике рычаг, и она перевернёт землю! Орут, голосят, визжат...

— Шш... ш... ш...— шикает в первых рядах офицерик какой-то девице...

Публика неистово протестует шиканью, и от аплодисментов содрогается вся Большая Дмитровка. Офицерик поднимается, поднимает вверх голову и важно, с шумом и звоном, выходит из зала. Достоинство, значит, поддержал!..

Гремит венгерский оркестр. Какие все эти венгерцы карапузики, и как они плохо играют! Конфузят они свою Венгрию!

За буфетом стоят сам г. Кузнецов и мадам с чёрными бровями; г. Кузнецов виночерпствует, мадам получает деньги. Рюмки берутся приступом.

— Рррюмку водки! Послушайте! Вводки!

— Царапнем, Коля? Пей, Мухтар!

Человек со стриженой головой тупо смотрит на рюмку, пожимает плечами и с остервенением глотает водку.

— Не могу, Иван Иваныч! У меня порок сердца!

— Плюнь! Ничего твоему пороку не поделается, ежели выпьешь!

Юноша с пороком сердца выпивает.

— Ещё рюмку!

— Нет... У меня порок сердца. Я и так уж семь выпил.

— Плюнь!

Юноша выпивает...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Мужчина! — умоляет девочка с острым подбородком и кроличьими глазками.— Угостите ужином!

Мужчина ломается...

— Есть хочу! Одну только порцию...

— Пристала... Челаэк!

Подаётся кусок мяса... Девочка ест, и... как ест! Ест ртом, глазами, носом...

У стрельбы в цель идёт ожесточённая стрельба... Тирольки, не отдыхая, заряжают ружья... А две тирольки недурны немножко... В стороне стоит художник и рисует на обшлаге тирольку.

— До свиданиа... Будьте здоговы! — кричат тирольки.

Бьёт два часа... В зале танцы. Шум, гвалт, крик, писк, канкан... Духота страшная... Зарядившиеся вновь заряжаются у буфета, и к трём часам готов уже кавардак.

В отдельных кабинетах...

Впрочем, уйдёмте! Как приятен выход! Будь я содержателем Salon des varietes, я брал бы не за вход, а за выход...

1881